В сентябрьский погожий морозный денек два приятеля собирали на урожайном в том году Вороньем болоте клюкву. Действо весьма увлекательное, заманливое и довольно утрясливое, а потому навевающее недюжинный аппетит.
Ягоды нашлись в нелегком для сбора месте — в траве едва ли не в пояс. Сухие стебли, словно змейки, лезли в ноздри, щекотали щеки и уши. В подкрепление к этому неудовольствию и защите ягод от непрошеных гостей, какими были мы для всех обитателей плодного болота, вылетели еще и мошки. Пришлось одной рукой брать полуоттаявшие ягоды, а другой отбиваться от этих нещадных кровососов. А чтобы не падать духом, тешили друг друга занимательными историями из жизни. В том числе и медвежьей…
Следы топтыгина в эту пору на болотах попадаются часто. Поскольку оба мы охотники, эта тема казалась неистощимой. Неожиданно для меня от травяной щекотки и укусов товарищ чихнул. Это породило всплеск новых воспоминаний о наших таежных знакомцах.
Дед Фоча и смышленые гороховщики
Всплыла история про недавний случай, когда медведь забрел на дачные участки, что на виду у нашего городка. Напугал хозяев и оставил на земле следы босых лап. По сигналу дачников к месту расположения предполагаемого нарушителя спокойствия ринулись охотники в сопровождении «усиления» из вооруженных милиционеров. Остряки при виде такой команды заметили, что не худо бы сразу и спасателей с автокраном туда направить, поскольку возможен вариант загона охотников медведем на дерево.
И другое заметили провожающие охотничью артель: в иные колхозные времена эту бригаду, скорее всего, на покос бы турнули. Разгар уборочной страды в районе, не время за медведями гоняться…
У словодатливого обеденного костерка за пахучим травяным настоем с добавкой клюквы и брусники, вспомнив о чихе, я поведал о нашем деревенском, можно сказать, чемпионе этого рефлективного действа — о деде Фоче. В родной деревне Ельничной его звали Фотей, но за отменный и несравненный чих — Фочей. По старости и по заслуженным годам Фоче поручали наиболее легкую сторожевую работу: охранять посевы гороха от разных «порушителей», от скота или от нас — огольцов, любителей сладкого горошка. Посему Фоча, вооружившись берданкой образца неизвестно какого дореволюционного года, дежурил у того приманливого для ребятни поля. Чихал Фоча громко, отрывисто и до слез по причине, возможно, наличия у него под носом немалых усищ — то ли моряцких, то ли казачьих. И этот чих мешал ему ловить похитителей гороха. По чиху смышленые гороховщики безошибочно определяли, где сторож, и заходили на объект хищения с дальнего конца поля, оставляя после себя только следы босых ножонок.
Фоче ничего не оставалось делать, как докладывать председателю колхоза, что на горохе опять побывал медведь, полюбуйтесь — следы оставил…
Председатель догадывался о том, что глуховатый сторож свою вину валит на медведя, но не слишком его винил и даже использовал сей факт в дисциплинарных целях. Когда в мокресь бабенки упрашивали отпустить их по ягоды или грибы (все одно, мол, в поле работы нет), председатель пугал их: «Там медведь!» Самые рисковые любители лесных даров, конечно, не особенно-то слушались таких «указов», ходили в леса и с медведями ладили.
Услада для зверя
…Чай на костерке доспел. У товарища тоже есть своя побывальщина.
На Тунгуске было. Там ежегодно с наступлением очередного ягодно-грибного сезона подновляются и нарождаются все новые «медвежьи истории».
— Третьего дня, — одна бабка сказывала, — ходила по чангилю, по ручеине, значитца. За моховкой. Смородинка таковская бывает. Сладкущая! Иду, а ен уж тут как тут, у самого злачного места. Гребет лапищами, язычищем, чо ты совком. Кто ен? Да мабуть не знаешь. Мохнатый! Глазенками так и зыркает. По-свойски говорит: «Почто, деревня, меня грабишь? Усладу мою хитишь!»
Я, конечно, в него кузовочком запустила, а сама — деру! Бегу и смотрю еще. Ен кузовок-то не стал драть, а взял аккуратненько за перевясло и понес. Деткам-медвежаткам, поди… Медведь в ягодах шибко разборчив. Знает, что моховка очинно пользительна».
Бабушка Настасья решила подкрепить свои доводы советами медиков.
— Вона и доктор Малахов по телику что бает: ешьте летом ягод больше. А сколь больше — не сказал. Кило за раз или три-четыре… Душа, значитца, мера. Вот тот же медведь, к примеру, сколько за раз съест сладкого? И как посчитать? Ен же языком по ягодке собирает. Сколь раз лизнул — столько ягодок…
Деревенские слушатели подобного разговора комментировали:
— А ты бы, бабушка Настасья, поймала бы медведя да взвешала. А на весы малиной заманила…
Урожай ягоды
В разговор ввязался, насмелясь, юный любитель побывальщин, подросток Санька:
— Я насчет медвежьего брюха… В третьем годе было. Благодаря медведю мы два ведра брусницы запасли. Ен нам и набрал.
— Ой, врешь, однакожде, парнек! Подзагнул…
— В то лето брусника не родилась вовсе… Насилу кто-другой по литровке нашмыгали…
— А вот что и разительно, — не сдавался Санька. — Нигде не уродилось, а медведь нашел и набрал. В брюхо…
— Ну… Совсем нас насмешил. Что ж по брюху судили, сколько в нем ведер ягод? Литров. Кило…
— Эхма! Деревня недогадливая, — не сдавался Санька. — Тятьку мово, видать, плохо знаете. Пошел за брусницей, а добыл в бору медведя. Шкуру обснимал. До брюха добрался — а там красно. В ванне мамка опосля ягоду отмывала. Жир-то всплыл, а ягода утопла. Целехонькая. Ни одной порченой, давленой. Такой аккуратист был…
Валерий Тарасов, г. Киренск, Иркутская область
