Декабрь. Плохое наступило время для страстного охотника. Каждый день резкий северный ветер гоняет по полю сухой снег, лишает даже последнего утешения — сойти по малику сильно разжиревшего русака-гуменника и метким выстрелом заставить его красиво, колесом покатиться по жесткому сугробу. Охота на тетеревей с подъезда прекратилась, потому что стала невозможна езда на санях по лесу; волков в нашей местности мало, да и отправляться за ними, хотя бы с поросенком, в такую ужасную стужу совсем не привлекательно — остается, следовательно, скучать до одурения.
Жителю столицы или больших городов, даже если он не занят исполнением какой-нибудь служебной обязанности, легко найти средство убить досужее время. Театры, маскарады, концерты, карты, обширные библиотеки помогут ему почти незаметно дожить до того благословенного времени, когда пахнет теплом и зазвенит в вышине песня жаворонка; но нам, судьбой прикованным к глухой деревне, долга матушка-зима, а особливо нынешняя.
Точно с цепи сорвавшийся ветер неистово дует несколько месяцев; осенью каждый почти день доводит до отчаяния своими буйными порывами; наступила зима — та же история. Косяками нагромоздил снег по улицам деревни, пригрудил его ко всякому плетню и строению, замазал почти вровень с краями овраги и занимается теперь тем, что таскает его с места на место по чистому полю.
Приятное время
Впрочем, осенью выдались несколько деньков, о которых теперь с благодарностью вспомнишь. Так было раз в половине октября. Ночью моросил дождь и к утру перестал; по желтым листьям, покрывавшим землю в лесу, можно было ходить, не производя ни малейшего звука. Едва рассветало, и уже охотничьи дроги, запряженные тройкой, стояли у крыльца, и мы — четверо стрелков — торопливо уселись и легкой рысью тронулись со двора.
Хорошее чувство охотничьей бодрости и веселья охватило душу, как-то привольно дышала грудь свежим воздухом, шутливо перебрасывались мы словами. Миновали старый сад с громадными березовыми аллеями и с торной дороги свернули на широкий рубеж.
Саженях в двух-трех (6-10 метрах. — Прим. редакции) увидели мы фигуру охотника с борзыми; это был сосед, Петр Петрович Л., страстный охотник и почти постоянный мой товарищ. Вдали темной громадой синел лес — цель нашей поездки, и поближе к нам на четверть версты (около 270 метров. — Прим. редакции) стоял верховой охотник с гончими. Обрадованные нашим прибытием собаки выражали свой восторг шумным лаем, но через несколько минут все пришло в порядок, и, условившись о направлении, которого держаться, мы вошли в лес.
Тщательно зарядив своего «Ричардса», торопливо шел я с целью поскорее занять знакомое мне местечко. Миновав крупные, редкие деревья, опустился в лощину, и лесная прохлада охватила меня. На небе было совершенно чисто, лучи осеннего солнца пронизывали чащу и мягко ложились па покрытую желтыми листьями землю.
Скоро начался частый осинник с сухой, высокой травой, и чем дальше подвигался я, тем плотнее и плотнее обступал со всех сторон лес. Осинник сменили громадные дубы, начали попадаться валежник и бурелом, и с громом из одной трущобы взлетел глухарь.
Я остановился и как раз вовремя. Вдалеке мерно раздался звучный баритон Будилы; через несколько секунд к нему присоединился еще голос, а скоро вся стая слилась в один стройный хор. Нельзя было уже отличить отдельные голоса; ни одна визгливая нота не нарушала гармонии теноров и басов, страсть и увлечение слышны были в этих звуках.
Глуше и глуше становится гон и, наконец, замирая вдалеке, прекращается; но я знал, что стая должна спуститься в крутой овраг, от вершины которого я стоял довольно далеко. Действительно, с новой силой, почти с ревом, вынеслась стая из оврага, как ураган, промчалась осинником, окаймлявшим бока оврага, и понеслась по площади, оставляя меня в стороне.
Я прижался к громадному дубу; лихорадочное волнение, знакомое всякому страстному охотнику, охватило мою душу, а, едва переводя дыхание, глаз не спускал с поляны, на конце которой росли частый орешник и осинник.
С полем
Вот что-то мелькнуло в чаще, ближе, ближе… и обрисовалась фигура взрослой лисицы. Она сделала несколько тихих шагов и стала за огромным деревом, в 30 шагах от меня. Колебалась ли она идти по открытой поляне, подозревала ли мое присутствие — не знаю, но веселый, шумный хор стаи недолго позволил ей раздумывать.
Показалась острая черная мордочка, блеснул ярко-красный бок, затем беззвучно выдвинулась она на поляну и чрез секунду упала от выстрела, как убитая громом. Когда я схватил ее, меня уже с оглушительным лаем окружала вся стая.
Скоро утихли порывы радостного восторга, рассыпались вновь гончие; я передал лисицу верховому охотнику и быстро пошел по лесу. Версты две шел я зимней дорогой; сначала несколько раз впереди меня проносились взад и вперед две мои любимые собаки, но потом и они скрылись…
Я дошел до цепи довольно больших холмов, покрытых то мелким кустарником, то частым дровяным лесом. Между холмами пролегали лощины с мелкими, сырыми кочками, местами поросшими высоким густым камышом и таловыми кустами.
На бугре передо мной вдруг отчаянно залилась Затейка, и почти одновременно подхватила почти вся стая; лишь мимо меня стремглав пронеслись два выжлеца, чтобы присоединиться к хору. Начался отчаянный гон по горам. То вдруг раздастся рев гончих, как будто в пяти шагах, то пропадут они совершенно со слуха. Как ошалелый, налетел на меня русак, я выстрелил, и он колесом покатился по сухой траве.
Почти одновременно с моим раздался выстрел на другой горе, и затем загремел, раскатываясь по горам, повторяемый эхом победный звук рога. Другая «кумушка» была убита из-под гончих моим товарищем.
Опять настала тишина, долго, долго иду я — и сменяются передо мною знакомые картины леса. Стали попадаться небольшие распашки со жнивой гречи (любимые места для кормежки тетеревов), следовательно, и до края недалеко. Где-то отозвалась гончая, робко, нерешительно зазвучал ее голос в добор, через несколько секунд присоединился серьезный бас Громилы, как вару, подлил Соловей, еще миг —и «однопометников лай музыкальный» действительно унес душу от всяких исправников в мире.
Едва касаясь стройными ножками пашни, распустив грациозно «трубу», вынеслась на открытое место красавица-лиса, и адский рев стаи доказал, что собаки гонят навзрячь (видя зверя. — Прим. редакции).
До сих пор не могу дать себе отчета, каким образом я очутился на опушке леса и наслаждался картиной гона. Лиса мелькала впереди стаи по рытвинам, то появляясь, то исчезая, и очевидно подбиралась к оврагу.
— Улю-лю! — раздалось вдруг из оврага, и мгновенно на поле явились три борзые собаки, и вынесся на рыжей матке охотник.
— Награда! — неистово заорал он, когда псовая белая сука воззрилась и вложилась по лисице.
Поощрять ее было нечего, жестоким броском она приспела к лисице и вздернула ее, как перчатку. Стая подвалила, но взрослая лисица была уже в руках охотника.
— С полем, Петр Петрович! — сказал я, подходя к месту происшествия.
— Случайно, а хорошо-с, — отвечал он.
Д.Ф., село Жмакино Саранского уезда, 1881 г.
