Ока!.. Каким теплом, какой поэзией веет от этого слова на того, кто вырос на этой чистой и ласковой реке! Какой музыкой, музыкой тихого летнего дня, ясного и глубокого синего неба звучит это имя!
Светлой широкой лентой раскинулась Ока по зеленым лугам с их душистой травой, весело смотрятся в ее чистые воды прибрежный лес, и красиво опрокинулись в них крутые песчаные берега. Ярким контрастом выступают частые и ровные песчаные отмели на синеве июньского неба, и красивыми столбами отражаются в зеркальной воде воздушные облака. Бесчисленными островами и перекатами усеяны крутые завороты Оки, и эти перекаты, острова и проливы — настоящее раздолье для рыболова. Привольно чувствуешь себя посреди реки на твердой и ровной песчаной отмели. Бесчисленные чайки вьются над головой, с пронзительным криком рассекая прозрачную синеву белыми сверкающими крыльями. С веселым свистом бегают у края воды кулики, песочники, и важно ходит вдали чопорная цапля…
Стесненная островами, мчится Ока между ними по чистому песчаному ложу и, выходя из островов, образует глубокие омуты. Как хорошо известен был мне каждый такой омут в ближайшей округе, как хорошо знал я глубину и быстроту течения в каждом уголке проливов. В темную ночь, бывало, смело бредешь по воде, переходя с отмели на отмель, зная каждый уступ, каждую ямку и омут. Каждый из них получил от меня свое название; каждый заливчик, каждый закосок, каждая бухточка имели свое имя.
Высоко выступает над водою крутой Остров Полуночи — любимый мой остров. Густо зарос он высоким тальником и переходит в обширную плоскую отмель, постоянное гнездование всевозможных чаек и куликов. Во всякую погоду, во всякий ветер можно было найти тихое убежище за крутыми берегами этого острова.
Две глубокие удобные бухты вдавались в этот остров с севера и юга, и всегда было удобно устроить стоянку лодки в одной из них. Глубокий и стремительный Жерехов пролив отделял этот остров от другого такого же крутого — Щучьего острова. И пролив, и остров были названы так в честь первого жереха и первой щуки, пойманных мною в этих местах. Все это дорогие для меня места. Среди них провел я почти все лето, оставаясь и днем, и ночью под палящим июньским солнцем, а часть и под проливным дождем.
Рыбалка с Андреком
Возьмешь, бывало, бредень, удочки и жерлицы, запас провизии, ружье, сложишь все на лодку и отправишься после обеда вверх по течению. Версты полторы приходилось плыть от дома, течение тут очень сильное — и переход бывал утомителен. Но зато какое раздолье ожидало всегда впереди. Постоянный мой спутник, добродушный и недалекий Андрек — «голова садовая» — никогда не ленился грести. Доберемся мы, бывало, до островов, пристанем в бухте Уединения, выгрузим все из лодки — и отправляемся на берег, в лес за дровами. Выбрав место потише, сложим дрова, приготовим их к ночи и в ожидании темноты начинаем бродить по острову, отыскивая яйца чаек. А тем временем начинается закат. Что может быть лучше теплых, тихих летних сумерек?! Солнце уж спрячется за горизонт, оставив после себя золотые и пурпурные полосы в небе; прогонят из лугов деревенское стадо, и в розовый цвет окрасится поднявшаяся пыль; поскачут ребятишки из села в ночное, зажгутся там и сям в лугах костры, затянут где-нибудь песню, закричит дергач в прибрежной траве… А сумерки все спускаются, потемнеют следы заката, зеленоватый оттенок примет верхняя часть неба, вспыхнет на востоке нежная звездочка, — и мало-помалу надвинется теплая летняя ночь. Как-то таинственно станет все вокруг, темной и страшной кажется вода, и лишь редкие всплески нарушают торжественную тишину. Время брать бредень. В тихих закосках огромными стаями собирается в это время клень или елец, а иногда и пескарь — все самая лучшая нажива, любимейшая добыча шереспера. Смело идем мы с Андреком в воду — каждый уголок нам хорошо известен — и тихо ведем бредень. Вот что-то ударилось и затрещало в бредне: это окунишко ткнулся и побежал в мотню. Вот входим мы в закосок, заросший травою, с трудом тянем бредень; вот что-то шлепнуло раз и два перед нами, ударило по ногам меня и вскочило в бредень. «Подсекай скорей!» — торопливо поднимаем мы бредень над водою, и бьется и шлепает что-то в мотне.
Довольно добычи: и ельцы, и пескари, и крошечные налимчики, плотички — всего вдоволь. Ну, завтра держись, шересперы: живцов довольно — а это главное! Свертываем бредень и идем к стоянке, а живцов пускаем в ямку с водой, оставшуюся на отмели: тут они проживут хоть несколько дней.
Что может быть поэтичнее, что может быть красивее костра в летнюю ночь! Я считаю, что сидеть в теплую ночь у костра, прислушиваясь к его веселому пощелкиванию и шипенью, смотреть на голубое пламя и на раскаленные красные угли — это один из лучших моментов для охотника.
Величаво раскинулось над уснувшей рекой глубокое темное небо, мириадами заискрились на нем звезды, полнейшая тишина воцарилась вокруг. Лишь издалека-издалека доносятся удары колес парохода, да какой-нибудь проснувшийся и испугавшийся чего-нибудь кулик испуганно пронесется над головой с тревожным свистом и скроется в темной дали. Тихо потрескивает костер, изредка вспыхивая ярким светом и освещая тихую бухту. Лежишь у костра, подкладываешь в него время от времени щепок, сморишь, как бы не убежал чай, и тихо беседуешь о завтрашнем утре, вспоминаешь прошлые удачные охоты. Сидишь так час, другой, уже поздно, а о сне и думать не хочется… Удары колес парохода стали ближе, чаще. Можно уже сказать, что он бежит за углом; вот показался огонь на мачте, вот и весь он выбегает из-за мыса, весь в электрических огнях, фантастичный, волшебный. Отражаются в воде все огни на нем; уютно в его каютках, видны силуэты находящихся там людей, и так хочется попасть туда и побежать на нем в темную даль! Вот пробежал он мимо, и заколыхалась, зашумела вслед за ним вода, покатились волны на песчаные отмели, закачалась и запрыгала привязанная лодка. Уснувший было Андрек привстает, смотрит ему вслед, бормочет что-то невнятное и опять ложится на песок. Этот момент возмущения природы недолог, и скоро вновь наступает та же величавая ночная тишина.
Словно зарево пожара, поднялось что-то впереди, над темными очертаниями соснового леса. Ярче, ярче разгорается оно — и величественная палевая луна всплывает над темной рекой. И тысячи искр, тысячи огней расплавленным серебром разлились по воде, засверкали и заиграли на ее тихой поверхности. Что может быть лучше, что может быть картиннее этого момента! Разве лишь яркий безоблачный день поспорит с красотою лунной июньской ночи.
Вон две темные точки, два силуэта обрисовались вдали, вверху по течению, вон окликнул один силуэт другого, и обе точки стали сближаться. Вот опять разъехались они и выплывают в глубокую, длинную и узкую заводь у нашего острова, изобилующую ельцами. Эти рыбаки — наши приятели. На нашем острове конечный пункт их охоты, и вот идут они к нашему костру испить чайку, погреться. Начинаются обычные охотничьи расспросы: как ловля, на прибыль или на убыль вода; рассказывают о хороших местах для ловли, где какая держится рыба и т. д. Рыбаки уезжают. До рассвета еще часа за два, но спать не хочешь: боишься проспать. Андрек спит; сидишь один и думаешь… И как далеко уходят в это время все будничные интересы, как глубоко сливаешься в такие часы с этой чистой, великой природой. «Ой, и хорошо!» — бормочет во сне Андрек. А костер шипит и потрескивает, ночь по-прежнему тиха и величественна, и все ярче и ярче сияет луна, и ярче искрятся блестки на тихой воде…
Пробежал еще пароход, на этот раз буксирный, сверху… Медленно гигантскими черными силуэтами выплывали из-за острова нефтяные баржи и, как неведомые чудовища, уходили вниз. Склонялась на запад луна и, побледнев, медленно растаяла в туманном наволоке… А на востоке уже начал белеть горизонт. Потянуло холодным ветерком, завозились гуси на соседней отмели, проснулись и птички в тальнике, и нет-нет — да раздастся всплеск на реке: начинает просыпаться рыба. Вот стали слышны удары весел об уключины, отчетливо раздаваясь в предрассветной тишине — видно, Тихон-перекатчик отправился снимать фонари на бакенах.
На шереспера
— Вставай, Андрек! Скоро солнце встанет!
Сладко позевывая, протирая глаза руками и пошатываясь со сна, поднимается Андрек и ворчит, что рано разбудил его. А какое рано! Уж посветлело небо, одна за другой гаснут звезды, и алым светом начинает загораться восток. Уж отчетливо виден противоположный берег, ясно вырисовывается свежесметенный стог на нем, и легкими, воздушными клубами начинают подниматься с реки туманы. Еще минута — и, клубясь и играя, побежали они вверх по реке, гонимые предрассветным ветерком, воздушные, легкие. Пора! Пора! Скорей скипятить чаю, согреться — и за работу.
Еще какой-нибудь час — и ярко вспыхнет восток, и выкатится из-за лесу огненный ослепительный шар — горячее солнце… и начнется лучший клев рыбы. Там, где неглубокие быстрые проливы разделяют острова, борясь с быстриною, постоянно держатся веселые стайки пескарей. И там, где эти мелкие проливы выходят из островов, где перекаты густым уступом переходят в глубокие омута, — тут любимое местопребывание шереспера, тут каждое утро стережет он добычу — пескарей и ельца, выходящего из тихих закосков… И весело бывает смотреть, как иногда тихо всплывает огромный жерех на поверхность омута, показывая свою горбатую спину, и стремительно кидается к перекату на беспечную добычу… У крутых берегов, где узенькая полоска мелкой воды переходит обрывом в глубокое русло, тоже постоянно держатся мелкие рыбешки — язики и плотички. И тут тоже шереспер стережет свою добычу. Иногда внезапно появляется он из глубины и бешено бросается на добычу; иногда же целыми вереницами плывут он вдоль берега, и тут очень удобно, притаясь на высоком берегу, стрелять их из ружья, что и делают крестьяне во время покоса. С восходом солнца выходит шереспер на добычу, и это время вплоть до полудня — лучшее время его лова. Ловится он и вечером, часов в пять, и даже днем, но лучшее время — утром. Спеши же, охотник, до восхода солнца поставить свои снасти!.. Жерлица из крепкой бечевки с крепким крючком на баске, приспособленная к прочному и длинному удилищу, — вот снасть, которую я считал лучшею для ловли этого хищника. Елец и пескарь — лучшая насадка для шереспера. Но шереспер так прожорлив, так жадно кидается на добычу, что и маленький судачок, и окунь, и даже совсем уснувшая рыбка могут служить для него наживой. Он ловится всегда на быстрине, где течение быстро вертит всякую наживку, придавая ей вид живой, — и мне зачастую случалось ловить шереспера на окоченевшего и даже несвежего окуня.
Сняв нижнюю часть одежды, идешь в воде по перекату до того места, где он переходит в омут, и, не доходя до края аршина полтора, втыкаешь глубоко в песок удилище, наклонив его вперед. Самая жерлица у меня всегда была с деревянным поплавком, аршина на полтора от крючка. Делал я это для того, чтобы живец не уходил вглубь, а играл на поверхности, так как жерех всегда берет добычу наверху. Живца я сперва надевал, не протыкая крючок, а продевая его под жабру через рот. Но на быстрине живец, надетый таким образом, часто срывается, и я стал прямо втыкать крючок в верхнюю часть рта, позади губы. Почему-то живец, особенно судачок, насаженный таким разом, не снет очень долго, даже дольше, чем надетый под жабру. Ставить жерлицу надо вообще таким образом, чтобы живец играл немного впереди уступа переката. Если ставишь жерлицу у берега, то наклоняешь ее вперед перпендикулярно берегу, опять-таки с таким расчетом, чтобы живец играл у того места, где мелкое место обрывается вглубь.
Не знаю, живут ли шересперы постоянно в одном и том же месте или бродят по реке, но только ловятся они всегда в одних и тех же местах. Если в каком-нибудь омуте или где-нибудь под берегом выбрасывается шереспер — смело ставьте вашу снасть в этом месте: если хищник не попадет утром, он попадет вечером, или, уж во всяком случае, на другой день. Если у вас есть достаточно живцов, если утро тихое — ставьте жерлицы во всех подходящих замеченных местах и будьте покойны. Я всегда ставил десять штук жерлиц и никогда не приносил домой менее двух хищников. Лишь в ветреную погоду ловля идет плохо, а часто и вовсе ничего не ловится…
Добычливое утро
Объедешь на лодке все острова и отмели, расставишь жерлицы, наденешь сухое платье и садишься под крутым берегом глубокой и тихой заводи с обыкновенной червяной удочкой. Солнце еще не показывалось, туманы еще бегут по реке, но стало уже светло. Начала плескаться рыба в заводи, показались пузыри над водой: рыба пошла кормиться. Эта заводь была любимым местопребыванием густеры, или подлещика, как ее называли рыбаки. Весело ловить эту рыбу. Я, по крайней мере, очень любил эту ловлю. Ловишь с поплавком, пускаешь глубоко… Вот поплавок покачнулся и тихо поплыл, словно его понесло течением или погнало ветерком. Уже заранее знаешь, кто берет, схватываешь осторожно удилище и отпускаешь… Вот поплавок начинает осторожно погружаться. Быстро, но осторожно подсекаешь и начинаешь осторожно водить. Боже избави вытаскивать сразу! У густеры такие нежные губы, что непременно оборвешь их. Но эта рыба быстро утомляется и ложится боком; минуту-две поводите — и добыча ваша. Впрочем, крупнее двух фунтов я не ловил густеры, но зато ловил ее помногу… Я любил сидеть в этом месте, потому что красиво было, оставаясь в тени, смотреть, как постепенно золотился лес на противном берегу… И ловля густеры нравилась мне, потому что приятно ловить рыбу, требующую подсечки, да и пристрастие у меня ко всем широким рыбам. Ловил я густеру всегда на червя, прикорма не бросал, так как это привлекало всегда столько мелкой плотвы, объедавшей насадку, что ловля делалась совершенно невозможной.
Пока ловишь густеру, взойдет солнце. Какие тона, какая свежесть красок! Как нежны серо-перловые дали, как прозрачен розоватый туман, окутывающий их, как чиста зеркальная поверхность реки! Мягкая влажность разлита во всех красках, окутывает все предметы, ласкает глаз. Если бы я был художником, я постоянно рисовал бы это свежее чисто летнее утро, это нежно-лиловатое небо, эти чудные утренние облака, этот розовый горизонт и прозрачные дали; я бы всегда рисовал эти свежие прозрачные краски, подобные которым встречаются лишь весною!.. Заплескается весело рыба, запрыгает мелкая бель, и начнут выкидываться огромные жерехи. Боже, сколько порой выкидывается их в июне месяце. Только и слышишь со всех сторон грузное шлепанье, только и видишь то тут, то там горбатую спину… Ну, лов будет хороший!
Но пока что, а надо ловить на червя. Густера перестала брать. Переходишь на другое место и начинаешь таскать окуней. Эту ловлю я не люблю. Берет окунь верно, подсечки почти никогда не требует, заглатывает очень глубоко, так что противно снимать его с крючка. Ловил я окуня обыкновенно лишь из жадности и от нечего делать. Да и ловятся у нас в этих местах обыкновенно лишь мелкие окуни, не больше четырех вершков; раз лишь вытащил я окуня в два фунта.
Иногда поплавок покачнется, подпрыгнет и вдруг скроется в воду. Нервно, отчаянно начнет сгибаться удильник… Выскочит из воды поплавок, спрячется опять, и еще отчаяннее задергается удилище. Стремглав хватаешь удильник, а в другую руку трепло — без него не вытащить: крупный язь сидит на крючке, и нужно много умения и осторожности, чтобы не потерять эту ценную добычу. Ловля язя — истинное наслаждение для рыболова. Это рыба осторожная, ловкая, сильная. Неумелыми руками ни за что не вытащить крупного язя… И добычлива эта ловля. Держится язь на глубокой чистой воде, где быстрое течение и песчаное дно; в наших местах для язя были чудные места, и такое зло брало каждый раз, когда видишь хищника-соседа из крестьян, едущего травить рыбу. В тихое хорошее утро он набирал язя больше пуда, а сколько его уходило в корни, в кусты, уносило быстрое течение! И как раз эта травля производилась в моих любимых местах!
Истинный азарт
Но что это? Как будто ближайшая жерлица размотана? Как будто она стала белого цвета, тогда как леска была намотана коричневая? Или это только кажется?!.. Боже, как заколотится сердце, как захватит дух!.. Скорее к лодке. Нужды нет, что поплавок у удочки ушел в этот момент вглубь — там добыча ценнее! Переезжаешь на другой остров — и, действительно, глаза не обманули: рогулька жерлицы размотана, струной натянулась крепкая бечева, и в дугу сгибается время от времени гибкое удилище. Скорее! Забыв про одежду, лезешь в воду, дрожащими руками вынимаешь удилище и спешишь перейти к такому месту, где берег сразу круто обрывается и удобно вытаскивать добычу. Шереспер идет послушно, не оказывая никакого сопротивления. Но когда уж достаточно подтянешь его к берегу, лишь тогда начинает он свои крутые повороты и бросания в глубину. Но в целом это рыба слабая, водить ее долго не приходится, и она скоро тоже ложится на берег. Я никогда не вынимал шереспера с помощью трепела, и никогда у меня не было такого случая, чтобы рыба сорвалась. Обыкновенно шереспер цепляется за крючок губою или за щеку, а не заглатывает крючка. Но губы у него так крепки, что нечего бояться оборвать их.
Какую гордость удачи испытываешь, когда вытащишь гиганта фунтов в десять. А таких очень часто приходилось вытаскивать. Чаще же всего вытаскивал я от пяти-шести фунтов экземпляр. Берет шереспер замечательно верно. И если живец у вас надет достаточно прочно, то будьте покойны: кинувшийся на живца хищник не сорвется и не оторвет наживки. Ведь у шереспера во рту нет зубов, он не может подобно щуке удерживать живца зубами и должен заглатывать его сразу. И лишь тогда, когда он начинает перетирать наживку «глоточными зубами», крючок освобождается и втыкается в рот шереспера. За лето я наловил таким образом девяносто три шереспера, всего 651 фунт весом, или почти 14 пудов! Даже стыдно теперь за такое хищничество. С завистью смотрели всегда рыбаки, когда я показывал им двух-трех пойманных гигантов.
Мясо шереспера не пользуется славой… Почему-то считают эту рыбу очень костистой и невкусной. Но это совершенная неправда. Ведь у всех так называемых «костистых рыб» скелет устроен по одному типу. Разница в степени костистости приходится главным образом на присутствие или отсутствие так называемых «мясных косточек». А этих косточек как раз у шереспера меньше, чем у многих популярных рыб: щуки, леща и других. И если шереспера приготовить как следует, то мясо его чрезвычайно вкусно. Свежепойманного шереспера надо слегка засолить в течение двух-трех дней, затем прокоптить в течение получаса, а затем уже жарить. Мясо шереспера очень жирно и приготовленное таким образом даже напоминает сига…
Обыкновенно думают, что лов на жерлицы скучен: поставил и дожидайся! Но это не всегда правда. При ловле шереспера то и дело приходится объезжать все жерлицы, менять живцов, снимать добычу, а чаще — траву, которая в изобилии плывет в июле месяце по Оке, запутывается в поплавок, цепляется за крючок и является для рыболова нестерпимым наказанием.
…Подходит полдень. Жарко становится, нестерпимо, песок раскаляется, от бессонной ночи плохо смотрят и чешутся глаза, хочется освежиться, окунуться в холодную чистую воду. Осматриваешь все жерлицы, свертываешь удочки и переезжаешь на свой «Остров Полуночи». Разжигаешь огонь, ставишь вариться кашу и кипятиться воду и окунаешься в прохладную реку. Боже, какое это блаженство; так, кажется, и не вышел бы из воды! Освежишься, снова станешь крепким и бодрым, садишься за чай… А вон сестры пришли к нам по берегу узнать, как охота, посмотреть на добычу. С какою жадностью накидываешься на сочные холодные ягоды, которые принесли они с собой!
Как раз в это время ловится уклейка; ловля ее добычлива, требует быстроты и ловкости, и я всегда предлагал гостям это развлечение. В тихой заводи стаями ходят эти маленькие рыбешки по поверхности воды, играя серебристыми спинками, жадно кидаясь и теребя всякий упавший в воду предмет. Берешь маленькую удочку с тоненьким крючком без поплавка, наживляешь мухой и закидываешь с крутого берега прямо под нос рыбешкам. Как стремительно кидаются они на добычу, и как верно можно вытаскивать их одну за другой!..
Опять застучал пароход и, стройный, грациозный, снежно-белый, показался сверху из-за островов. Близко, совсем близко пробежал он от нас; столпилась на борту любопытная публика, раскланиваются с нами знакомый капитан и матросы, машет кое-кто платками… А мы поднимаем из лодки пойманную добычу и хвастливо показываем ее.
Днем ловля плохая… Да и не хочется ничего делать в такой зной. И вот начинаешь бесцельно бродить по отмели, отыскивая гнезда чаек. С отчаянным криком вьются они над головой, защищая свое будущее потомство. Того и гляди, что, упавши стремительно с голубой выси, ударит вас чайка в глаза.
Часа в четыре опять начинает ловиться шереспер. И если вечер тихий, то и в это время лов бывает недурен. Но все же утром рыба всегда голоднее, жаднее, поэтому ловится гораздо лучше. Я редко оставался на вечер на островах. Лишь только солнце начнет близиться к горизонту, свертываешь все удочки и жерлицы, складываешь все принадлежности аккуратно в лодку и, едва гребя, лишь направляя лодку, отдаешься воле течения, очень быстрого в этих местах. Приятно чувствуешь себя в это время. Охота была удачна. Несколько крупных экземпляров лежит на носу лодки в мокрых ветвях тальника и в листьях крапивы. Вечер тих и ясен, там и сям на зеркальной воде видны рыбачьи челны… А дома ждет вкусный обед и свежие ягоды, а затем отдых на чистой мягкой постели…
Счастливое, ясное лето!
Д. Н., 1906 год
