Друзья Васильевич и Петрович сходили на лыжах за мясом убитого лося очень далеко, километров пятнадцать-шестнадцать в одну сторону. Принесли килограммов по двадцать лосятины. Вымотались до того, что последние два километра к избушке шли уже глубокой ночью, как в тумане, не чувствуя ни рук ни ног. Лямки рюкзаков с мерзлым мясом вдавились в плечи.
Дойдя до избушки, спрятали от собак мясо в ларь, растопили печку, свалились замертво. Пить хотелось постоянно. Выпили уже полчайника. Уснуть долго не могли. Организм не мог отойти от страшной перегрузки. Сердчишко стучало как у воробья.
Уговоры
На другой день встали только к обеду. Ныла спина, на натруженные ноги невозможно было встать, каждый шаг причинял боль. Есть не хотелось. А водичка сладенькая шла за милую душу — пили чай с медом. Переговаривались так, ни о чем. Снова валились на нары, лежали в полудреме до вечера. Вечером немного поели, попили медовухи, стало легче, разговор пошел веселее.
— Может, через денек еще сходим раз? Мяса-то много осталось.
— Нет, — отвечал Петрович, — хоть режь — не пойду. И так угробились. Да и Сергеевич говорил, что надо медведя подкормить, пусть весной полакомится.
Васильевич промолчал. Ему было жаль оставлять ценное осеннее мясо сохатины, которое все очень любили, знали о целебных его свойствах. Бульон из косточек — не нахлебаешься, да и строганинка — объедение, а пожарить с картошечкой — за уши не оттянешь!
Вторую ночь уже спали хорошо. Утром встали отдохнувшими, хотя ломота в ногах и спине не прошла. Васильевич стал активно наседать на Петровича:
— Пойдем завтра, сходим потихоньку. Лыжня уже набитая. Возьмем поменьше, килограммов по десять и — назад, — уговаривал он друга.
— Не, мне хватит. Я еще от того похода не могу отойти.
В обед наварили бульон из грудинки. Ели с аппетитом и большим удовольствием.
— Во, Петрович! Корм так корм. Это тебе не говядина! Лось, он до двухсот видов разных трав и кореньев кушает, по воле ходит, чистую водичку пьет. Даже корни лилий из болота объедает. Сам видел, как они ныряют в озеро и корни кувшинок достают, хрумкают как морковку, — разглагольствовал Васильевич. — А ты за мясом не хочешь идти, нос воротишь.
— При такой дороге и мяса не захочешь. Три лога на пути только чего стоят, особенно последний. Больше километра спуск и верных полтора — подъем. Выйдешь с грузом — и ложись, помирай, — не сдавался Петрович.
— Трус ты и слабак! — стал давить на больное место Васильевич.
— Не трус и не слабак. А как мы ходим по тридцать пять километров в сутки по логам в наши пятьдесят лет — угробление.
— А Сергеевичу уже за семьдесят, он ходит…
— То Сергеевич. Он всю жизнь в тайге, худенький…
— Вот и у нас брюхо подтянется, — ответствовал Васильевич.
— Не брюхо, а ноги протянем после такого марш-броска, отвяжись…
За мясом
Утром третьего дня Васильевич все-таки уломал Петровича на условиях, что Васильевич идет до конечной точки, набирает рюкзак лосятины, а в логах его встречает Петрович. Дальше несут все вместе.
Васильевич, окрыленный сговорчивостью Петровича, легко и резво по утру покатил по наторенной лыжне от избушки в тайгу. Петрович, недовольный своей уступчивостью, чертыхался и костерил своего друга:
— Все равно все городским дружкам-лодырям скормит, они здоровы жрать. Готовенькое им только подавай с перчиком, дармоеды! А в логах уделаться не моги. Мы с Васильевичем тридцать лет в упряжке… А их и в молодости-то трудно было загнать в лога-то.
Полежал, вздремнул, встал, попил чайку, рассчитывая время, когда ему выходить навстречу. Тщательно собрался, осмотрел амуницию и пошел по накатанной лыжне. Быстро и в назначенное время был уже в условленном месте. Хорошо разогревшись во время ходьбы, чуть постояв и не желая остыть, стал спускаться в лог. Спуск крутой и длинный, лыжня шла не напрямую, а зигзагами. Хватаясь за ветки деревьев, этим задерживая движение, осторожно съехал вниз, пошел по лыжне дальше. Васильевича не встретил. Постояв минут пятнадцать-двадцать, покатил навстречу другу. А, взобравшись на пригорок, оторопел…
Рана Васильевича
Васильевич лежал ничком на испачканном кровью снегу, рядом валялась его двустволка. Подбежал, перевернул его на спину. Мама моя родная! Бок у него был пробит пулевым зарядом. Правда, рана была с самого края левого бока, но большая и опасная. Петрович перевязал друга своей рубахой как мог, из лыж соорудил нарты, рюкзак с мясом подвесил на сучки, привязал к лыжам лямки от рюкзака и брючный ремень и поволок Васильевича к избушке, до которой было километров семь-восемь.
Раненый потерял много крови, мертвел лицом, сквозь стиснутые зубы его вырывались стоны. Вытащив Васильевича из лога, Петрович почти выбился из сил. «Как же в войну санитарки таскали раненых?!» — стучало у него в голове. Чуть отдышавшись, спросил:
— Как же ты, Василич?
— Снег налипал на лыжи под пяткой, сбивал прикладом, оно и грохнуло почему-то, хотя на предохранителе стояло, — выдавил Васильевич. — Не дотащишь ты меня.
— Допру, — упрямо протянул Петрович.
— Что толку? От землянки до деревни еще километров пятнадцать. Как будем добираться? Я кровью изойду… Подожги вон тот огромный сухой пень, сущняку поднеси и беги, может, дождусь вас…
Петрович понял, что Васильевич прав. Быстро наломал лапника с пихт, разгреб снег до травы, настелил лапника, снял с себя маскхалат, ватник, отстегнул фляжку с чаем, из кармана вынул маленькую фляжку с водкой — все отдал Васильевичу, рядом с ним положил свой карабин.
Когда пень вовсю занялся огнем, подбросил сушняка, полусырых березовых сучков и быстро побежал по лыжне. От избушки, глотнув из чайника заварки и прихватив телогрейку, — к деревне. Поднял фельдшера, двух трактористов с «К-700» и все отправились за Васильевичем.
Времени прошло семь часов. До Васильевича добрались за два часа. Он был еще жив, но уже без сознания. Фельдшер сделала что могла, наколола лекарством. Осторожно подняли в кабину, повезли в деревню. Там уже ждала «скорая», вызванная из района. Жизнь ему спасли. Пуля не задела важных жизненных органов, разворотила только нижние ребра грудной клетки с левой стороны. Но пальцы рук и ног пришлось отнять — отморозил. На охоту больше никогда не ходил.
Петрович же еще долго ходил и ездил в тайгу, приносил своему другу дичь, иногда и сохатинку. Строгали, выпивали по рюмочке, вспоминали былое.
Петр Никифоров, Новосибирская область, г. Черепаново
